26.08.2008 в 16:39
Пишет Admiral zur See:Успенский/Лазарчук "Посмотри в глаза чудовищ"
Полный отвал башки, граждане!!!
Между числом и словом. (Берлин, 1942, ноябрь)
- Хотите, я представлю вас Гиммлеру? - спросил фон Зеботтендорф.
- Стоит ли? - спросил я.- От меня до сих пор пахнет болотами: и гарью. Вы меня понимаете?
Он отвернулся и посмотрел в окно машины. Мы пересекали Адольфгитлерштрассе. Витрины магазина напротив были выбиты, два
мальчика в синей униформе подметали тротуар короткими метелками. Шуцман- регулировщик отдал честь нашей машине и поднял жезл. Берлин производил странное впечатление. Наверное, это был слишком большой город, чтобы ночные бомбежки могли сколько-нибудь изменить его облик; и в то же время казалось почему-то, что дома сдвигаются ночью, заступая место разрушенных - как солдаты гвардии Фридриха Великого:
- Пятый Рим намерен оказывать поддержку генералу Власову? - спросил Зеботтендорф несколько минут спустя.
- А кто такой генерал Власов? - спросил я.
- Понял,- сказал Зеботтендорф. - Достойная позиция. Мы возимся с предателями, мы ценим предателей, но мы не любим предателей, каковы бы ни были причины, подвигнувшие их на предательство. Но, Николас, поймите и вы нас: Германия напрягает все силы в борьбе с большевистской заразой. Мы благодарны вам за поддержку, оказанную в двадцатые годы, за то, что вы помогли нам не позволить красному цвету возобладать в Германии - но платить по этим счетам бесконечно мы просто не в состоянии. Поэтому нам приходится выбирать, черт возьми, между верностью межорденским соглашениям и верностью Германии:
- То есть вы намерены - что? Предать гласности наши отношения, или использовать сокровенные знания, или:
- Да. Мы намерены использовать сокровенные знания. Хотели же вы
применить меч Зигфрида?
- Применить? Не уверен. Я хотел лишь удостовериться в его существовании. Кстати, докопались вы до него?
- Еще нет. Я должен убедить Гиммлера заняться этой работой всерьез. И, может быть, лично. Рейхсминистр ощущает себя
реинкарнабулой Генриха Птицелова и не уступит мне чести первооткрытия:
- Слушайте, барон, давно хотел спросить вас: досрочное вскрытие могилы Тамерлана - ваших рук дело?
Зеботтендорф довольно расхохотался.
- Нет, скорее ваше. Это ведь все у вас: пятилетку в четыре года, ребенка за семь месяцев: Нашему Диделю достаточно было выступить на партсобрании с почином ,- это он произнес по-русски,- а человек Берии лежал с жесточайшей амебной дезинтерией: дыньку съел:
Вскрытие могилы величайшего завоевателя предполагалось осуществить в ночь перед июльским сорок первого года наступлением Красной Армии. Но проследить за этим надлежащим образом мог только человек калибра Агранова, причем Агранова последних лет, после "Некрономикона" - однако к тому времени ни самого Якова Сауловича, ни кого-либо из его сподвижников в природе уже не существовало. Случайно уцелевшая мелкая сошка, подмастерья "красных магов", понимала кое-как свои участки работы и в общие стратегические планы посвящена не была, да и не способна она была освоить стратегические планы: ремеслом они владели
даже не на уровне цирковых престидижитаторов, а так: наподобие униформистов.
О том, что наш человек, спешащий в Самарканд, был кем-то выброшен на ходу из курьерского поезда, я говорить не стал. Барон мог этого и не знать. А то, чего барон мог не знать, ему знать и не следовало.
читать дальше - Как поживает Отто Ран? - спросил я.
- Никак,- буркнул барон. - Еще перед войной он погиб в горах. Он отслужил четыре месяца в Дахау, и его впечатлительная поэтическая натура:
- Зачем его понесло в лагерь?!
- Я послал.
- Все некростишками балуетесь?
- Да,- с вызовом сказал барон.- Балуемся стихами. И не поверите - помогает.
- Почему же не поверю? - пожал я плечами.
Мы остановились перед черными железными воротами. Часовой в полосатой будке, не выходя, куда-то позвонил. Через минуту ворота стали медленно отъезжать в сторону. Часовой вышел на шаг из будки и стоял, отдавая честь. В нем было что-то не так, но что именно, я понял только когда мы уже въехали в просторный двор, загроможденный неимоверным множеством скульптур - целых и разобранных. Все они были металические: стальные, медные, бронзовые, чугунные и из незнакомого мне серебристо-серого сплава. Стояли явно не один год, потому что слой гуано на них лежал внушительный.
Так вот, о часовом. Он был в полевой эсэсовской форме, но на бедре его висел тяжелый короткий меч.
Машина подвезла нас к высокому каменному крыльцу перед добротной дубовой дверью в глубокой нише. Мы вышли, и дверь открылась.
- Прошу, Николас,- барон сделал приглашающий жест.- И постарайтесь ничему не удивляться.
Барон мог не предупреждать: удивляться было, в общем-то, и нечему. Институт "Анненэрбе" на поверку представлял собой обычную немецкую контору, ничем существенным не отличавшуюся, скажем, от рейхсминистерства сельского хозяйства. Курьеры толкали вдоль коридоров тележки с папками, канцеляристы в нарукавниках и круглых очках восседали за столами, обитыми эрзац-кожей.
Разве что охранники, помимо парабеллумов, вооружены были короткими мечами.
- Здесь у нас отдел прикладной ариософии,- показывал барон, и делал это очень кстати, потому что таблички, написанные готическим шрифтом, читать было невозможно.- Хотите ознакомиться?
Отдел ариософии напоминал скорее хоровой ферейн в момент подготовки к народному празднику: несколько полноватых мужчин и женщин в нарядных крестьянских костюмах, сидя полукругом в позе лотоса, пели на дурном санскрите "серебряную сутру" на мотив "Майн либер Августин". В другой комнатке, тесной, заставленной картотечными ящиками, длинноусый и лысый человек в шафрановой тоге поверх костюма-тройки ( и все в тех же нарукавниках) выкладывал из черного песка свастику. Нас он не заметил и продолжал увлеченно трудиться. "Не будем отвлекать,- шепнул барон, пятясь.- Это наш крупнейший специалист по улучшению арийской символики".
Следующий кабинет представлял собой мастерскую художника. Девять совершенно разных, но одинаково голых натурщиц позировали на подиумах художнику в парадной эсэсовской форме и черном клеенчатом фартуке, густо заляпанном краской. "Клаус обучался живописи у самого фюрера,- шепнул
Зеботтендорф, чтобы не нарушить творческого экстаза.- Он создает образ идеальной арийской женщины:"
Прообразы идеальной арийской женщины, увидев группенфюрера, разом вскинули руки. Художник, не оборачиваясь на нас, разразился разнообразными доннерветтерноханмайлями. Мы удалились, пятясь, хотя мне очень хотелось задержаться - из чисто эстетических соображений.
В следующем кабинете три молодых человека обступили большую картонную модель угловатого танка. Из нескольких ледериновых папок они доставали шаблоны рун и прикладывали к башне и корпусу. С ними мы разговорились, и рунознатцы объяснили мне, что таким образом, вписывая руны в силуэт, они пытаются улучшить боевые свойства перспективного тяжелого танка. На столах и полках стояли макеты поменьше, среди которых я узнал и "тридцатьчетверку".
О, да! - перехватив мой взгляд, сказали они. Совершенно иная система:- и мне предъявили папку, в которой лежали трафареты литер глаголицы. Идеальная выкладка: Да, подумал я, без консультаций Скопина-Шуйского конструкторы этой машины явно не обошлись.
После этого Софроний будет утверждать, что орден в текущую политику не вмешивается:
По коридору навстречу нам двигалась странная процессия. Впереди шли два эсэсовца с обнаженными мечами. За ними двое следующих волокли скелет в комбинезоне летчика; запяться и лодыжки скелета были скованы двумя парами наручников. Замыкали шествие еще два меченосца. У одного из них на плече сидела маленькая сова.
- Все "Некрономиконом" не натешитесь? - спросил я.
- "Некрономикон" - давно пройденный этап,- гордо сказал барон. - "Астральпиц" - еще не слышали?
- Нет.
- Услышите! - пообещал он.
Войдя в следующую комнату, я изумленно остановился. Там среди больших камней, испещренных пиктограммами, и закрепленных между ними кривеньких стволиков выросших на всех ветрах сосен два белокурых бронзовокожих атлета сжимали друг друга в отнюдь не борцовских объятиях. Зеботтендорфа это зрелище явно восхитило: А как бы порадовался Кузмин!..
- Рудольф,- сказал я. - Насколько я помню, по законам Рейха этим ребятам самое место в том самом Дахау. Кажется, розовый треугольник?
- Вы попали пальцем в небо, Николас! Наша задача - противопоставить гнусному жидовскому гомосексуализму подлинно арийские отношения между мужчинами!
Женщина, как известно, есть начало расслабляющее - для нас же расслабление недопустимо! История нам этого не простит.
- А как же идеальная арийская женщина? - озаботился я.- Откуда же возьмутся миллионы младенцев для будущих легионов?
Он хитро посмотрел на меня, подмигнул и сказал:
- Мы работаем над проблемой. И она будет решена наилучшим образом.
- Красная магия тоже озабочена этим,- сказал я. - Даже в фольклоре отмечено.
Русские женщины поют:
- Девушки, война-война,
Я осталася одна.
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.
Фон Зеботтендорф глубоко задумался.
- Значит, репродуктивное лесбиянство представляется вам более перспективным?..
- Разумеется. Недаром же советский уголовный кодекс не предусматривает наказания за женскую однополую любовь.
- Это следует обдумать: А здесь у нас отдел Полой Земли:
Мы вошли в просторную комнату с закругленными углами и очутились как бы внутри яйца. На стенах рельефно проступали искаженные очертания материков.
Сами мы попирали сапогами белоснежный щит Антарктиды.
- А вы знаете, что Антарктиду открыли древние арийцы?, - пристукивая каблуком и щурясь, спросил меня Зеботтендорф.
- Как? И Антарктиду тоже?
- Да. Доказательства налицо. В неканоническом тексте "Хеймскринглы" Снорри
Стурлуссона упоминается поход на Париж дружины ярла по имени Торкель
Бешеный Пингвин.
- Ну и что? - сказал я. - У меня был знакомый поручик Асхат Кенгуров.
Следовательно, Австралия открыта новгородскими ушкуйниками.
Зеботтендорф не нашелся с ответом.
Надо сказать, что я шутил, а на самом деле мне было слегка не по себе, поскольку на рельефной карте тут и там были разбросаны черные трискелионы, заключенные в алый круг. И все они приходились на места расположения известных мне румов! Правда, не все румы, известные мне, были ими отмечены, но это уже не так важно.
- А это что, ваши филиалы? - простодушно спросил я.
Барон вздохнул.
- Если бы я знал: По легенде это места входа в подземное царство. Оттуда повелитель Агартхи рассылает своих гонцов во все страны.
- Так у вас есть и карта Агартхи?
- Разумеется. Но вряд ли найдется хоть один разумный человек, который сохранит рассудок, ознакомившись с нею. Есть два специалиста, которыми мы пожертвовали:
- Не одного ли из них волокли по коридору?
- Нет. Это юноша Шелленберг попытался внедрить своего человека в Агартху. А вытаскивать, как вы понимаете, пришлось нам:
- Меня тревожит ваша откровенность, барон.
- Напрасно. У вас идеальный арийский череп, вы враг большевизма - следовательно:
- Ваш друг?
- Если не вдаваться в мелкие подробности - да. Вот, посмотрите - отдел Вечного Льда:
Отдел Вечного Льда состоял из двух тесных комнатушек, где сидели все те же унылые нибелунги в нарукавниках. Один из них был облачен в голубую тогу, другой - в пурпурную. Столы и стеллажи завалены были гроссбухами и папками, тонкими и пухлыми, серыми и оранжевыми. Похоже, борьба льда и огня выведена была здесь в пространство канцелярских абстракций.
В отделе оккультной геральдики меня принудили заполнить анкету из ста одиннадцати пунктов. В числе вопросов были такие: "Причина и обстоятельства Вашей смерти", "Имеете ли родственников за пределами сознания?" и "Чьей реинкарнабулой являетесь в настощий момент?" С первыми двумя из этих вопросов я справился довольно легко, а над третьим задумался и решил вписать Аруджа Барбароссу, чем вызвал определенный ажиотаж у тружеников астрала.
Герб мне начертали в полчаса. Он был красив: черный с серебром. Косой андреевский крест пересекал щит. Горностай был в верхнем - серебряном - квадранте, грифон - в нижнем черном. В правом черном располагалась четырехконечная серебряная звезда, а в левом серебряном - шестиконечная черная. Короче, был мой герб эклектичен и нелеп, как "Лес" Островского в постановке Мейерхольда.
- Здесь еще недостает портрета фюрера с девочкой Мамлакат на руках,- сказал я.
Зеботтендорф захохотал.
Отдел Луны был самый большой и самый красивый. По крайней мере, там был хоть и небольшой, но настоящий музей пилота люфтваффе Курта Келлера. Под стеклянной витриной лежал его диплом об окончании гимназии в городе Вютцдорфе, значок "гитлерюгенда", медальон с портретом угрюмой девушки и завязаная узелком прядь волос, увеличенная семейная
фотография, велосипед и гитара: Девушка-экскурсовод - та самая, с медальона - поведала ритмической прозой о том, как ее жених был послан фюрером с высокой миссией: водрузить знамя Рейха на северном полюсе Луны. На сконструированном им аппарате Курт Келлер опроверг измышления неарийской физики, подал условленный сигнал фальшфайером из окрестностей Луны и по коротковолновой рации сообщил, что борется с сильным боковым космическим ветром. Через несколько дней по радио донеслась суровая музыка "Хорста Весселя" (Курт взял с собой патефон и несколько любимых пластинок) и прерывающийся голос пилота: "Мой фюрер, вашим именем!.. территория Рейха!.. отныне и на тысячу лет!.. водружен!.. прощайте, умираю с именем!.." В честь этой победы мастер Хагель, ученик великого Фаберже, изготовил серебряный кубок с эмалевыми медальонами, из которого наш
обожаемый фюрер пьет по утрам карлсбадскую воду:
Когда мы покинули музей, я вопросительно посмотрел на барона. Он несколько смутился и стал рассказывать:
- Видите ли, Николас: Когда мы навели справки, оказалось, что все Курты Келлеры, когда-либо поднимавшиеся в небо, либо живы и здоровы, либо геройски погибли на фронтах. Диплом гимназии с таким номером никому не выдавался. И так далее: Однако убежденность юнгфрау Хильды оказалась настолько велика, что передалась даже фюреру - а ведь он особенно тонко чувствует границу между грубой истиной фактов и подлиной истиной духа.
- Это все хорошо,- сказал я. - Но вот водружен ли флаг?
- Ах, Николас,- сокрушенно вздохнул Зеботтендорф.- Никогда славянам не достичь высот индогерманского духа: Вот в град Китеж вы верите?
- Понял,- сказал я.- Вопросов нет. А почему такое грандиозное достижение замалчивается?
- Неужели вы не понимаете?
- Нет.
- Но ведь Луна - владычица приливов. Покуда на ней развевается германский флаг, никакие боевые действия со стороны моря против Германии невозможны. Да что там! Мы уже владычествуем на морях! Где английский флот? Отсиживается в гаванях. Где американский флот? Мы его и не видим. Где, извините, ваш флот, Николас? Измеряет собой глубины внутренних
морей, а матросы осваивают штыковой бой. Вот что значит владеть Луной:
- И вы боитесь, что, скажем, англичане:
Он внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.
Я подумал, а не напугать ли его еще больше рассказом о ракетном полете зэка- инженера из шарашки "СКБ-6-бис" Иосифа Ушеровича Блюма - и решил, что пока не стоит.
В Тибетский отдел нас не пустили. Барон бушевал, объяснял вышедшему нам навстречу монаху, кто мы - и кто перед нами монах, настоятель монастыря и сам панчен-лама, но монах вежливо кланялся и на хорошем немецком повторял: "Ферботен, ферботен, ферботен:"
- Даже фюрера иногда не пускают,- возбужденно похвастался барон, когда мы поднимались на следующий этаж. - Знают, паршивцы, что от них все зависит:
- Слушайте, барон, а вот такой вопрос вы не сочтете бестактным: что ваша армия так вцепилась в Сталинград? Или это магия имени действует?
- Ну, Николас, кому, как не вам, знать это:- усмехнулся барон.
- Неужели хотите раскопать Мамаев курган?
- А почему бы нет? - вопросом на вопрос ответил барон.
- Странная логика. Ведь кто такой, в сущности, Мамай? Побитый мятежник, самозванец без роду без племени:
- Это будет наш маленький сюрприз,- сказал барон.- Хотя вообще-то не такой уж маленький. А вот, пожалуйста: отдел Зигфридова меча:
- Меча еще нет, а отдел уже есть?
- Упредить - победить, - так, кажется, выражался ваш Кутузов?
- Кутузов - и упредить? Весьма сомнительно. Кутузов поражал своих врагов полнейшим бездействием. Как Фабий Кунктатор. Слова же сии принадлежат то ли Александру Македонскому, то ли графу Суворову. То ли Сунь Цзы. Хотя нет: тот говорил: удивить - победить.
- Так я вас удивил? - поинтересовался барон.
- Скорее - озадачили. Чего только не придумают люди, чтобы не попасть на Восточный фронт:
Кажется, он обиделся.
Отдел Зигфридова меча изучал его предполагаемые свойства. Воображаемый Нотунг помещали в магнитные поля, травили кислотами и поражали сильнейшими электрическими разрядами, подвергали действию рентгеновских и радиевых лучей, испытывали на изгиб, разрыв и сжатие, совершенствовали способы заточки, осваивали боевые приемы (это было непросто, поскольку одному человеку поднять меч Зигфрида было не по силам); здесь же просчитывались способы полевого применения меча в
армейских и фронтовых операциях.
Все это было чрезвычайно интересно и живо.
Гораздо более угрюмые люди населяли отдел астральной разведки и астрологии. Я не очень хорошо понимал, как астрология сопрягается с Полой Землей и Вечным Льдом, но здесь это, похоже, никого не занимало.
Зеботтендорф жарко зашептал мне на ухо, что астрологи и астралоиспытатели сейчас вплотную приблизились к разрешению задачи окончательного покорения Луны и, возможно, именно вот в эти минуты готовы дать ответ, какие
же условия и сроки надлежит соблюсти:
- Группенфюрер! - начальник отдела, седобородый и лысый мудрец неопределенного возраста, облаченный в темно-синюю тогу без знаков различия, вышел вперед.- Задание партии исполнено, и мы готовы представить фюреру подробнейший доклад. Но прежде разрешите ознакомить вас с выкладками, они крайне интересны.
- Давайте,- барон щелкнул пальцами.
- Должен сказать, что интерпретация полученных фактов:
- Давайте, давайте,- поторопил барон.- С интерпретацией дирекция разберется сама.
Мудрец набрал побольше воздуха и начал:
- Покорение Луны произойдет тогда, когда Вернер фон Браун поможет Аполлону оседлать Сатурна в стране цветов. В море пламени вознесен и повержен будет Сатурн, и части тела его упадут в океаны. Борман будет парить вокруг Луны:
- Борман?- поднял брови Зеботтендорф.
- Так, группенфюрер, сказали звезды.
- Н-ну: Хотя все логично. Кому и лететь на Луну, как не заместителю фюрера. Борман: Да, все сходится. Продолжайте.
- Коготь сильной руки вонзится в лунные скалы, и вонзит его человек, на спине орла опустившийся к подножию лунных гор. Басовито звучащий старый гонг будет за его спиной:
- Что-что? Какой еще гонг?
- Старый гонг. Басовито звучащий. Из протектората Богемия. Так сказали звезды.
Зеботтендорф озадаченно почесал костяшки пальцев.
- М-да. В таком виде представлять доклад фюреру будет весьма опрометчиво.
- Вы не поняли меня, группенфюрер! Сам доклад занимает двадцать две страницы, и выкладки:
- Я все понял, советник. Моя вам рекомендация следующая: провести еще один астральный поиск и выяснить по пунктам: точную дату события, имя человека с сильной рукой, породу орла; что за страна цветов; аргументировать необходимость гонга; если он действительно необходим, то как выглядит и где его искать. Точка.
- Но ресурсы медиумов на исходе. Люди спят по три часа в сутки.
- Наши герои в Сталинграде вообще не спят, штурмуя последние рубежи большевизма! А вы здесь - в тепле, в сытости: Стыдно, советник.
- Да, группенфюрер. Мне стыдно, что я не могу сделать большего для Рейха. Я готов отправиться на фронт, если от меня там будет больше пользы, но прошу поверить: мои медиумы срочно нуждаются в полноценном отдыхе и лечении. Иначе мы их потеряем.
- Хорошо, Вольфганг. Будет вам и отдых, и санаторий в Альпах: но после того, как доклад уйдет наверх. Последнее усилие, дружище.
- Есть. Я это сделаю, группенфюрер. Да, и еще одно: Подойди сюда, Виллибальд.
Подошел, кривясь на один бок, солдатик из самых неказистых. Только глаза у него были не такие уж простые: глубоко сидящие, темные, в нужный момент бьющие, как из засады.
- Наш дальний разведчик,- представил его советник. - Неделю продержался в советском астрале. Расскажи, Виллибальд.
- Обо всем?- с плохо скрытым ужасом посмотрел на него солдатик.- Я ведь представил рапорт:
- Нет, Виллибальд,- мягко сказал советник.- Только то, что в рапорт не попало.
- Что-то не попало в рапорт? - напрягся Зеботтендорф.- Почему?
- Я не уверен в истинности увиденного. Доля секунды, краткий миг: Это был последний день поиска, Восточная Сибирь, тайга. Возможно, я просто переутомился. А главное, я до сих пор не могу идентифицировать мои наблюдения, поскольку ни в одном определителе не нахожу ничего подобного.
- Вот как? Николас, вы не согласитесь по старой дружбе проконсультировать нас?
- От Восточной Сибири меня пока Бог миловал,- сказал я.- Что там может быть?
Ну, заводы. Ну, лагеря, рудники: Кое-где, по слухам, схоронились староверы.
- Не то, не то! - дерзко сказал солдатик. - Подобное лагерю, но не то! Я летел сквозь звездную мглу, и передо мной внезапно распахнулся занавес. Но за занавесом была не тьма и боль, как то бывает над лагерями, а дикое и злобное веселье. Всего лишь долю секунды я мог наблюдать это, после чего меня вышвырнуло за пределы пояса, и пришел в себя я уже над степями Монголии. Но в эту долю секунды я успел заметить там, в лагере, который был вовсе не лагерем, сотни людей в дикарских одеждах. Они плясали:
- Великое дело,- сказал я. - Ваши коменданты развлекают себя еврейскими оркестрами, а там какой-нибудь майор Жопкин поставил силами зэка "Князя Игоря" с половецкими плясками. У нас и заслуженные артисты сидят, и даже народные...
- Но почему же меня с такой силой отбросило? - обиженно спросил солдатик.- Я с легкостью необыкновенной преодолевал даже завесу над Кремлем!
Зеботтендорф посмотрел на меня, я на него, потом на солдатика - и пожал плечами. Никаких предположений у меня не было. Хотя:
- Чем вы пользуетесь для ухода в астрал?
- Пейотлем.
- Тогда, скорее всего, вы наткнулись на лагерь, где для кайфа в честь славной двадцать пятой годовщины Октября употребили достаточное количество мухоморов. Я слышал, что есть умельцы, которые круглый год выращивают их под полом бараков: Кактус же и гриб, как известно, вековечные соперники.
Солдатик помрачнел.
- Мы уже пробовали на нем мухоморы,- сказал, улыбнувшись, советник.- Но он впадает в экстаз берсерка:
- Вы обещали никому не рассказывать:- еще больше смутился солдатик.
- Вставьте это в рапорт,- велел Зеботтендорф. - С комментариями. Аналитики разберутся.
Дальше нас ждала галерея богов, гигантов и вырожденцев. По замыслу скульптора и мадам Блаватской это были предшественики нынешней человеческой расы.
- А здесь - отдел практической истории,- сказал барон. - Но там никого нет, их всех отправили на фронт. Даже машинисток:
Представляете, Николас, эти идиоты тайком от меня решили сделать фюреру сюрприз ко дню рождения. Они, истратив уйму денег, извлекли из девятого века два десятка самых настоящих викингов. Для личной охраны фюрера. Извлекли. Уникальная установка после этого превратилась в металлолом. Но даже не в этом суть. Главное - что самый высокий викинг из этих прославленных богатырей древности ростом был мне до уха! Плохо питались наши предки: Что же касается боевой выучки, то любой парнишка из атлетического ферейна мог раскидать пятерых. Никуда, кроме похоронной команды, они не годились, да и там их очень скоро расстреляли за мародерство:
Мы стали подниматься на третий этаж. Я обратил внимание, что ковровая дорожка здесь была куда свежее. На площадке по углам устроены были пулеметные гнезда из мешков с песком. А над гнездами во всю стену висело исполинское полотно в золотой раме.
Неизвестный мне художник изобразил фюрера в образе древнего гиганта в тигровой шкуре. Босыми ступнями бывший ефрейтор попирал Вечный Лед. Над головой его закруглялся купол Полой Земли, а половину пространства полотна занимал огромный лунный диск. Картину следовало рассматривать долго, как "Сад земных наслаждений" Босха. В левой руке фюрер сжимал пылающий факел, а правая рука, вооруженная мечом Зигфрида, пресекала враждебные поползновения Луны, на поверхности которой явственно просматривались безобразные существа, в ужасе расползавшиеся от крошечного красного знамени со свастикой в белом
круге. Могучее тело фюрера было бледным и даже синеватым, сверхрельефные мышцы вздувались. Легкая поземка холодила ноги вождя, попутно заметая развалины древнего города:
- У вас подлиная свобода творчества, Рудольф! - с восторгом сказал я. -
Попробовал бы кто-нибудь в России изобразить таким манером Сталина. Кто автор?
- Э-э! - хитро сказал Зеботтендорф.- Нипочем не догадаетесь.
- Неужели Шагал?!
- Берите выше. Сальвадор Дали! И если я вам скажу, сколько ему заплатили:
- Но ведь он декадент.
- За такие деньги он выдавил из себя декадента не по каплям, как советовал ваш классик, а как из клистира - тугой струей. Дуче увидел эту картину и упал в обморок от зависти.
На третьем этаже располагалось всего два отдела: Крови дракона и Ариизации Каббалы.
Коллектив каббалистов был смешанный, немецко-еврейский. В кабинетиках, где они сидели по двое, было тихо и спокойно. Исследователи читали тексты, комментировали их друг другу, пытались разобраться в темных и двусмысленных местах. Кто занимался гематрией, кто нотариконом, кто темурой. Так, во всяком случае, гласили таблички на дверях. Насколько я знаю Каббалу, работой сотрудники отдела были обеспечены на пять-шесть тысяч лет. Но в помещениях отчетливо пахло типографской краской, а из-за двери в торце коридора доносился отчетливый механический стрекот.
Значительную часть обширного зала занимал странный механизм, напоминающий огромный арифмометр, соединенный с телетайпом. Барабаны арифмометра медленно проворачивались, издавая щелкающие звуки, а телетайп непрерывно извергал из себя бумажную ленту, которая поступала под механические ножницы и разрезалась ими на куски размером с театральный билет. Две белокурые девушки в синих халатах брали эти "билеты", скатывали их в трубочки и отдавали солдату, который и производил основную операцию. А заключалась она в следующем: вдоль стены в прочных железных клетках стояли слепленные из глины грубые
подобия человеков с огромными распахнутыми ртами - числом пять. Солдат вынимал изо рта очередного болвана уже лежащую там бумажку, вкладывал новую - и возвращался к девушкам. На каждую использованную бумажку ставилась печать, исходящий номер, после чего она накалывалась на заостренный проволочный штырь. В углу комнаты уже стояло десятка три полностью использованных штырей. Делалось все это молчком, движения людей совпадали по ритму со щелчками "арифмометра", и впечатление создавалось самое жуткое.
- Пойдемте отсюда, барон, - сказал я.- Здесь начинаешь представлять себе Вечность: Не так уж ошибался Федор Михайлович. Она, конечно, не совсем похожа на баньку с паутиной по углам - но что-то общее есть. Не хватает только лозунга: "Здесь выковывается дар немецкого гения к славной дате Тысячелетия Рейха!"
- Зря смеетесь, Николас,- сказал барон. - Мы уже перебрали четверть комбинаций. Может быть, через час, может быть, через день - но я услышу, как эти медхен завизжат от ужаса. И тогда, может быть:- он посмотрел на меня.- Нам надо лететь в Иерусалим. Вы видели это своими глазами. Скажите ему. Помогите мне убедить его.
- Не имею права,- сказал я.- Но рассказать, что я видел - обязан.
- Да. Просто расскажите, что вы это видели. Он поймет. Хотите коньяку?
- Хочу.
Кабинет Зеботтендорфа располагался в отделе Крови дракона. Там трудились четыре молодых человека самого подозрительного вида. Отдел напоминал декорацию фильма о безумном ученом: коктейль из физической, химической и оптической лабораторий, составленный с истинно немецкой обстоятельностью и сентиментальностью. Рядом с точными и дорогими приборами стояли вазочки с цветами, на стенах среди таблиц висели фотографии девушек и собачек, а также салфетки, на которых вышиты были любимые Зеботтендорфом назидательные стишки. Из стоящего в углу "телефункена" доносились предательские синкопы джаза Глена Миллера.
Проезжал я их хваленую Чаттанугу - ничего особенного. Обыкновенный полустанок.
- Сейчас я вам покажу кое-что:- барон заговорщицки понизил голос, отпирая сейф.- Вот, взгляните: подлиная кровь дракона.
В хрустальной пробирке алели похожие на бусины гранулы ксериона.
Мне понадобилось немало усилий, чтобы промолчать.
Дело в том, что обычно ксерион помещается в капсулы из пчелиного воска. Он, конечно, просвечивает сквозь них, но тускло. Цвет гранул - коричневый, и они неправильной формы. Но тот ксерион, который мы переправляли "Гугенотам свободы" для выхода Америки из Великой депрессии, тот, который вез Брюс, а потом и я - тот был из чисто эстетских соображений запечатан в воск горных пчел, подкрашенный кармином. И вот перед собой я видел десяток гранул того самого ксериона:
- Кровь дракона - это, если я правильно помню, одно из названий Философского камня? - сказал я.
- Совершенно верно,- обрадовался моим познаниям Зеботтендорф.- Вот этого количества достаточно для того, чтобы произвести центнер чистейшего золота.
Скоро мы приступим к синтезу этого вещества:
- Стоило ли тогда затевать войну? - пожал я плечами.
Зеботтендорф огляделся, взял меня за плечи и сказал негромко:
- Война - это дело рук политических пигмеев. А мы с вами маги, Николас. Какой коньяк вы предпочитаете? (с)
В сейфе стояла всего одна бутылка
URL записиПолный отвал башки, граждане!!!
Между числом и словом. (Берлин, 1942, ноябрь)
- Хотите, я представлю вас Гиммлеру? - спросил фон Зеботтендорф.
- Стоит ли? - спросил я.- От меня до сих пор пахнет болотами: и гарью. Вы меня понимаете?
Он отвернулся и посмотрел в окно машины. Мы пересекали Адольфгитлерштрассе. Витрины магазина напротив были выбиты, два
мальчика в синей униформе подметали тротуар короткими метелками. Шуцман- регулировщик отдал честь нашей машине и поднял жезл. Берлин производил странное впечатление. Наверное, это был слишком большой город, чтобы ночные бомбежки могли сколько-нибудь изменить его облик; и в то же время казалось почему-то, что дома сдвигаются ночью, заступая место разрушенных - как солдаты гвардии Фридриха Великого:
- Пятый Рим намерен оказывать поддержку генералу Власову? - спросил Зеботтендорф несколько минут спустя.
- А кто такой генерал Власов? - спросил я.
- Понял,- сказал Зеботтендорф. - Достойная позиция. Мы возимся с предателями, мы ценим предателей, но мы не любим предателей, каковы бы ни были причины, подвигнувшие их на предательство. Но, Николас, поймите и вы нас: Германия напрягает все силы в борьбе с большевистской заразой. Мы благодарны вам за поддержку, оказанную в двадцатые годы, за то, что вы помогли нам не позволить красному цвету возобладать в Германии - но платить по этим счетам бесконечно мы просто не в состоянии. Поэтому нам приходится выбирать, черт возьми, между верностью межорденским соглашениям и верностью Германии:
- То есть вы намерены - что? Предать гласности наши отношения, или использовать сокровенные знания, или:
- Да. Мы намерены использовать сокровенные знания. Хотели же вы
применить меч Зигфрида?
- Применить? Не уверен. Я хотел лишь удостовериться в его существовании. Кстати, докопались вы до него?
- Еще нет. Я должен убедить Гиммлера заняться этой работой всерьез. И, может быть, лично. Рейхсминистр ощущает себя
реинкарнабулой Генриха Птицелова и не уступит мне чести первооткрытия:
- Слушайте, барон, давно хотел спросить вас: досрочное вскрытие могилы Тамерлана - ваших рук дело?
Зеботтендорф довольно расхохотался.
- Нет, скорее ваше. Это ведь все у вас: пятилетку в четыре года, ребенка за семь месяцев: Нашему Диделю достаточно было выступить на партсобрании с почином ,- это он произнес по-русски,- а человек Берии лежал с жесточайшей амебной дезинтерией: дыньку съел:
Вскрытие могилы величайшего завоевателя предполагалось осуществить в ночь перед июльским сорок первого года наступлением Красной Армии. Но проследить за этим надлежащим образом мог только человек калибра Агранова, причем Агранова последних лет, после "Некрономикона" - однако к тому времени ни самого Якова Сауловича, ни кого-либо из его сподвижников в природе уже не существовало. Случайно уцелевшая мелкая сошка, подмастерья "красных магов", понимала кое-как свои участки работы и в общие стратегические планы посвящена не была, да и не способна она была освоить стратегические планы: ремеслом они владели
даже не на уровне цирковых престидижитаторов, а так: наподобие униформистов.
О том, что наш человек, спешащий в Самарканд, был кем-то выброшен на ходу из курьерского поезда, я говорить не стал. Барон мог этого и не знать. А то, чего барон мог не знать, ему знать и не следовало.
читать дальше - Как поживает Отто Ран? - спросил я.
- Никак,- буркнул барон. - Еще перед войной он погиб в горах. Он отслужил четыре месяца в Дахау, и его впечатлительная поэтическая натура:
- Зачем его понесло в лагерь?!
- Я послал.
- Все некростишками балуетесь?
- Да,- с вызовом сказал барон.- Балуемся стихами. И не поверите - помогает.
- Почему же не поверю? - пожал я плечами.
Мы остановились перед черными железными воротами. Часовой в полосатой будке, не выходя, куда-то позвонил. Через минуту ворота стали медленно отъезжать в сторону. Часовой вышел на шаг из будки и стоял, отдавая честь. В нем было что-то не так, но что именно, я понял только когда мы уже въехали в просторный двор, загроможденный неимоверным множеством скульптур - целых и разобранных. Все они были металические: стальные, медные, бронзовые, чугунные и из незнакомого мне серебристо-серого сплава. Стояли явно не один год, потому что слой гуано на них лежал внушительный.
Так вот, о часовом. Он был в полевой эсэсовской форме, но на бедре его висел тяжелый короткий меч.
Машина подвезла нас к высокому каменному крыльцу перед добротной дубовой дверью в глубокой нише. Мы вышли, и дверь открылась.
- Прошу, Николас,- барон сделал приглашающий жест.- И постарайтесь ничему не удивляться.
Барон мог не предупреждать: удивляться было, в общем-то, и нечему. Институт "Анненэрбе" на поверку представлял собой обычную немецкую контору, ничем существенным не отличавшуюся, скажем, от рейхсминистерства сельского хозяйства. Курьеры толкали вдоль коридоров тележки с папками, канцеляристы в нарукавниках и круглых очках восседали за столами, обитыми эрзац-кожей.
Разве что охранники, помимо парабеллумов, вооружены были короткими мечами.
- Здесь у нас отдел прикладной ариософии,- показывал барон, и делал это очень кстати, потому что таблички, написанные готическим шрифтом, читать было невозможно.- Хотите ознакомиться?
Отдел ариософии напоминал скорее хоровой ферейн в момент подготовки к народному празднику: несколько полноватых мужчин и женщин в нарядных крестьянских костюмах, сидя полукругом в позе лотоса, пели на дурном санскрите "серебряную сутру" на мотив "Майн либер Августин". В другой комнатке, тесной, заставленной картотечными ящиками, длинноусый и лысый человек в шафрановой тоге поверх костюма-тройки ( и все в тех же нарукавниках) выкладывал из черного песка свастику. Нас он не заметил и продолжал увлеченно трудиться. "Не будем отвлекать,- шепнул барон, пятясь.- Это наш крупнейший специалист по улучшению арийской символики".
Следующий кабинет представлял собой мастерскую художника. Девять совершенно разных, но одинаково голых натурщиц позировали на подиумах художнику в парадной эсэсовской форме и черном клеенчатом фартуке, густо заляпанном краской. "Клаус обучался живописи у самого фюрера,- шепнул
Зеботтендорф, чтобы не нарушить творческого экстаза.- Он создает образ идеальной арийской женщины:"
Прообразы идеальной арийской женщины, увидев группенфюрера, разом вскинули руки. Художник, не оборачиваясь на нас, разразился разнообразными доннерветтерноханмайлями. Мы удалились, пятясь, хотя мне очень хотелось задержаться - из чисто эстетических соображений.
В следующем кабинете три молодых человека обступили большую картонную модель угловатого танка. Из нескольких ледериновых папок они доставали шаблоны рун и прикладывали к башне и корпусу. С ними мы разговорились, и рунознатцы объяснили мне, что таким образом, вписывая руны в силуэт, они пытаются улучшить боевые свойства перспективного тяжелого танка. На столах и полках стояли макеты поменьше, среди которых я узнал и "тридцатьчетверку".
О, да! - перехватив мой взгляд, сказали они. Совершенно иная система:- и мне предъявили папку, в которой лежали трафареты литер глаголицы. Идеальная выкладка: Да, подумал я, без консультаций Скопина-Шуйского конструкторы этой машины явно не обошлись.
После этого Софроний будет утверждать, что орден в текущую политику не вмешивается:
По коридору навстречу нам двигалась странная процессия. Впереди шли два эсэсовца с обнаженными мечами. За ними двое следующих волокли скелет в комбинезоне летчика; запяться и лодыжки скелета были скованы двумя парами наручников. Замыкали шествие еще два меченосца. У одного из них на плече сидела маленькая сова.
- Все "Некрономиконом" не натешитесь? - спросил я.
- "Некрономикон" - давно пройденный этап,- гордо сказал барон. - "Астральпиц" - еще не слышали?
- Нет.
- Услышите! - пообещал он.
Войдя в следующую комнату, я изумленно остановился. Там среди больших камней, испещренных пиктограммами, и закрепленных между ними кривеньких стволиков выросших на всех ветрах сосен два белокурых бронзовокожих атлета сжимали друг друга в отнюдь не борцовских объятиях. Зеботтендорфа это зрелище явно восхитило: А как бы порадовался Кузмин!..
- Рудольф,- сказал я. - Насколько я помню, по законам Рейха этим ребятам самое место в том самом Дахау. Кажется, розовый треугольник?
- Вы попали пальцем в небо, Николас! Наша задача - противопоставить гнусному жидовскому гомосексуализму подлинно арийские отношения между мужчинами!
Женщина, как известно, есть начало расслабляющее - для нас же расслабление недопустимо! История нам этого не простит.
- А как же идеальная арийская женщина? - озаботился я.- Откуда же возьмутся миллионы младенцев для будущих легионов?
Он хитро посмотрел на меня, подмигнул и сказал:
- Мы работаем над проблемой. И она будет решена наилучшим образом.
- Красная магия тоже озабочена этим,- сказал я. - Даже в фольклоре отмечено.
Русские женщины поют:
- Девушки, война-война,
Я осталася одна.
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.
Фон Зеботтендорф глубоко задумался.
- Значит, репродуктивное лесбиянство представляется вам более перспективным?..
- Разумеется. Недаром же советский уголовный кодекс не предусматривает наказания за женскую однополую любовь.
- Это следует обдумать: А здесь у нас отдел Полой Земли:
Мы вошли в просторную комнату с закругленными углами и очутились как бы внутри яйца. На стенах рельефно проступали искаженные очертания материков.
Сами мы попирали сапогами белоснежный щит Антарктиды.
- А вы знаете, что Антарктиду открыли древние арийцы?, - пристукивая каблуком и щурясь, спросил меня Зеботтендорф.
- Как? И Антарктиду тоже?
- Да. Доказательства налицо. В неканоническом тексте "Хеймскринглы" Снорри
Стурлуссона упоминается поход на Париж дружины ярла по имени Торкель
Бешеный Пингвин.
- Ну и что? - сказал я. - У меня был знакомый поручик Асхат Кенгуров.
Следовательно, Австралия открыта новгородскими ушкуйниками.
Зеботтендорф не нашелся с ответом.
Надо сказать, что я шутил, а на самом деле мне было слегка не по себе, поскольку на рельефной карте тут и там были разбросаны черные трискелионы, заключенные в алый круг. И все они приходились на места расположения известных мне румов! Правда, не все румы, известные мне, были ими отмечены, но это уже не так важно.
- А это что, ваши филиалы? - простодушно спросил я.
Барон вздохнул.
- Если бы я знал: По легенде это места входа в подземное царство. Оттуда повелитель Агартхи рассылает своих гонцов во все страны.
- Так у вас есть и карта Агартхи?
- Разумеется. Но вряд ли найдется хоть один разумный человек, который сохранит рассудок, ознакомившись с нею. Есть два специалиста, которыми мы пожертвовали:
- Не одного ли из них волокли по коридору?
- Нет. Это юноша Шелленберг попытался внедрить своего человека в Агартху. А вытаскивать, как вы понимаете, пришлось нам:
- Меня тревожит ваша откровенность, барон.
- Напрасно. У вас идеальный арийский череп, вы враг большевизма - следовательно:
- Ваш друг?
- Если не вдаваться в мелкие подробности - да. Вот, посмотрите - отдел Вечного Льда:
Отдел Вечного Льда состоял из двух тесных комнатушек, где сидели все те же унылые нибелунги в нарукавниках. Один из них был облачен в голубую тогу, другой - в пурпурную. Столы и стеллажи завалены были гроссбухами и папками, тонкими и пухлыми, серыми и оранжевыми. Похоже, борьба льда и огня выведена была здесь в пространство канцелярских абстракций.
В отделе оккультной геральдики меня принудили заполнить анкету из ста одиннадцати пунктов. В числе вопросов были такие: "Причина и обстоятельства Вашей смерти", "Имеете ли родственников за пределами сознания?" и "Чьей реинкарнабулой являетесь в настощий момент?" С первыми двумя из этих вопросов я справился довольно легко, а над третьим задумался и решил вписать Аруджа Барбароссу, чем вызвал определенный ажиотаж у тружеников астрала.
Герб мне начертали в полчаса. Он был красив: черный с серебром. Косой андреевский крест пересекал щит. Горностай был в верхнем - серебряном - квадранте, грифон - в нижнем черном. В правом черном располагалась четырехконечная серебряная звезда, а в левом серебряном - шестиконечная черная. Короче, был мой герб эклектичен и нелеп, как "Лес" Островского в постановке Мейерхольда.
- Здесь еще недостает портрета фюрера с девочкой Мамлакат на руках,- сказал я.
Зеботтендорф захохотал.
Отдел Луны был самый большой и самый красивый. По крайней мере, там был хоть и небольшой, но настоящий музей пилота люфтваффе Курта Келлера. Под стеклянной витриной лежал его диплом об окончании гимназии в городе Вютцдорфе, значок "гитлерюгенда", медальон с портретом угрюмой девушки и завязаная узелком прядь волос, увеличенная семейная
фотография, велосипед и гитара: Девушка-экскурсовод - та самая, с медальона - поведала ритмической прозой о том, как ее жених был послан фюрером с высокой миссией: водрузить знамя Рейха на северном полюсе Луны. На сконструированном им аппарате Курт Келлер опроверг измышления неарийской физики, подал условленный сигнал фальшфайером из окрестностей Луны и по коротковолновой рации сообщил, что борется с сильным боковым космическим ветром. Через несколько дней по радио донеслась суровая музыка "Хорста Весселя" (Курт взял с собой патефон и несколько любимых пластинок) и прерывающийся голос пилота: "Мой фюрер, вашим именем!.. территория Рейха!.. отныне и на тысячу лет!.. водружен!.. прощайте, умираю с именем!.." В честь этой победы мастер Хагель, ученик великого Фаберже, изготовил серебряный кубок с эмалевыми медальонами, из которого наш
обожаемый фюрер пьет по утрам карлсбадскую воду:
Когда мы покинули музей, я вопросительно посмотрел на барона. Он несколько смутился и стал рассказывать:
- Видите ли, Николас: Когда мы навели справки, оказалось, что все Курты Келлеры, когда-либо поднимавшиеся в небо, либо живы и здоровы, либо геройски погибли на фронтах. Диплом гимназии с таким номером никому не выдавался. И так далее: Однако убежденность юнгфрау Хильды оказалась настолько велика, что передалась даже фюреру - а ведь он особенно тонко чувствует границу между грубой истиной фактов и подлиной истиной духа.
- Это все хорошо,- сказал я. - Но вот водружен ли флаг?
- Ах, Николас,- сокрушенно вздохнул Зеботтендорф.- Никогда славянам не достичь высот индогерманского духа: Вот в град Китеж вы верите?
- Понял,- сказал я.- Вопросов нет. А почему такое грандиозное достижение замалчивается?
- Неужели вы не понимаете?
- Нет.
- Но ведь Луна - владычица приливов. Покуда на ней развевается германский флаг, никакие боевые действия со стороны моря против Германии невозможны. Да что там! Мы уже владычествуем на морях! Где английский флот? Отсиживается в гаванях. Где американский флот? Мы его и не видим. Где, извините, ваш флот, Николас? Измеряет собой глубины внутренних
морей, а матросы осваивают штыковой бой. Вот что значит владеть Луной:
- И вы боитесь, что, скажем, англичане:
Он внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.
Я подумал, а не напугать ли его еще больше рассказом о ракетном полете зэка- инженера из шарашки "СКБ-6-бис" Иосифа Ушеровича Блюма - и решил, что пока не стоит.
В Тибетский отдел нас не пустили. Барон бушевал, объяснял вышедшему нам навстречу монаху, кто мы - и кто перед нами монах, настоятель монастыря и сам панчен-лама, но монах вежливо кланялся и на хорошем немецком повторял: "Ферботен, ферботен, ферботен:"
- Даже фюрера иногда не пускают,- возбужденно похвастался барон, когда мы поднимались на следующий этаж. - Знают, паршивцы, что от них все зависит:
- Слушайте, барон, а вот такой вопрос вы не сочтете бестактным: что ваша армия так вцепилась в Сталинград? Или это магия имени действует?
- Ну, Николас, кому, как не вам, знать это:- усмехнулся барон.
- Неужели хотите раскопать Мамаев курган?
- А почему бы нет? - вопросом на вопрос ответил барон.
- Странная логика. Ведь кто такой, в сущности, Мамай? Побитый мятежник, самозванец без роду без племени:
- Это будет наш маленький сюрприз,- сказал барон.- Хотя вообще-то не такой уж маленький. А вот, пожалуйста: отдел Зигфридова меча:
- Меча еще нет, а отдел уже есть?
- Упредить - победить, - так, кажется, выражался ваш Кутузов?
- Кутузов - и упредить? Весьма сомнительно. Кутузов поражал своих врагов полнейшим бездействием. Как Фабий Кунктатор. Слова же сии принадлежат то ли Александру Македонскому, то ли графу Суворову. То ли Сунь Цзы. Хотя нет: тот говорил: удивить - победить.
- Так я вас удивил? - поинтересовался барон.
- Скорее - озадачили. Чего только не придумают люди, чтобы не попасть на Восточный фронт:
Кажется, он обиделся.
Отдел Зигфридова меча изучал его предполагаемые свойства. Воображаемый Нотунг помещали в магнитные поля, травили кислотами и поражали сильнейшими электрическими разрядами, подвергали действию рентгеновских и радиевых лучей, испытывали на изгиб, разрыв и сжатие, совершенствовали способы заточки, осваивали боевые приемы (это было непросто, поскольку одному человеку поднять меч Зигфрида было не по силам); здесь же просчитывались способы полевого применения меча в
армейских и фронтовых операциях.
Все это было чрезвычайно интересно и живо.
Гораздо более угрюмые люди населяли отдел астральной разведки и астрологии. Я не очень хорошо понимал, как астрология сопрягается с Полой Землей и Вечным Льдом, но здесь это, похоже, никого не занимало.
Зеботтендорф жарко зашептал мне на ухо, что астрологи и астралоиспытатели сейчас вплотную приблизились к разрешению задачи окончательного покорения Луны и, возможно, именно вот в эти минуты готовы дать ответ, какие
же условия и сроки надлежит соблюсти:
- Группенфюрер! - начальник отдела, седобородый и лысый мудрец неопределенного возраста, облаченный в темно-синюю тогу без знаков различия, вышел вперед.- Задание партии исполнено, и мы готовы представить фюреру подробнейший доклад. Но прежде разрешите ознакомить вас с выкладками, они крайне интересны.
- Давайте,- барон щелкнул пальцами.
- Должен сказать, что интерпретация полученных фактов:
- Давайте, давайте,- поторопил барон.- С интерпретацией дирекция разберется сама.
Мудрец набрал побольше воздуха и начал:
- Покорение Луны произойдет тогда, когда Вернер фон Браун поможет Аполлону оседлать Сатурна в стране цветов. В море пламени вознесен и повержен будет Сатурн, и части тела его упадут в океаны. Борман будет парить вокруг Луны:
- Борман?- поднял брови Зеботтендорф.
- Так, группенфюрер, сказали звезды.
- Н-ну: Хотя все логично. Кому и лететь на Луну, как не заместителю фюрера. Борман: Да, все сходится. Продолжайте.
- Коготь сильной руки вонзится в лунные скалы, и вонзит его человек, на спине орла опустившийся к подножию лунных гор. Басовито звучащий старый гонг будет за его спиной:
- Что-что? Какой еще гонг?
- Старый гонг. Басовито звучащий. Из протектората Богемия. Так сказали звезды.
Зеботтендорф озадаченно почесал костяшки пальцев.
- М-да. В таком виде представлять доклад фюреру будет весьма опрометчиво.
- Вы не поняли меня, группенфюрер! Сам доклад занимает двадцать две страницы, и выкладки:
- Я все понял, советник. Моя вам рекомендация следующая: провести еще один астральный поиск и выяснить по пунктам: точную дату события, имя человека с сильной рукой, породу орла; что за страна цветов; аргументировать необходимость гонга; если он действительно необходим, то как выглядит и где его искать. Точка.
- Но ресурсы медиумов на исходе. Люди спят по три часа в сутки.
- Наши герои в Сталинграде вообще не спят, штурмуя последние рубежи большевизма! А вы здесь - в тепле, в сытости: Стыдно, советник.
- Да, группенфюрер. Мне стыдно, что я не могу сделать большего для Рейха. Я готов отправиться на фронт, если от меня там будет больше пользы, но прошу поверить: мои медиумы срочно нуждаются в полноценном отдыхе и лечении. Иначе мы их потеряем.
- Хорошо, Вольфганг. Будет вам и отдых, и санаторий в Альпах: но после того, как доклад уйдет наверх. Последнее усилие, дружище.
- Есть. Я это сделаю, группенфюрер. Да, и еще одно: Подойди сюда, Виллибальд.
Подошел, кривясь на один бок, солдатик из самых неказистых. Только глаза у него были не такие уж простые: глубоко сидящие, темные, в нужный момент бьющие, как из засады.
- Наш дальний разведчик,- представил его советник. - Неделю продержался в советском астрале. Расскажи, Виллибальд.
- Обо всем?- с плохо скрытым ужасом посмотрел на него солдатик.- Я ведь представил рапорт:
- Нет, Виллибальд,- мягко сказал советник.- Только то, что в рапорт не попало.
- Что-то не попало в рапорт? - напрягся Зеботтендорф.- Почему?
- Я не уверен в истинности увиденного. Доля секунды, краткий миг: Это был последний день поиска, Восточная Сибирь, тайга. Возможно, я просто переутомился. А главное, я до сих пор не могу идентифицировать мои наблюдения, поскольку ни в одном определителе не нахожу ничего подобного.
- Вот как? Николас, вы не согласитесь по старой дружбе проконсультировать нас?
- От Восточной Сибири меня пока Бог миловал,- сказал я.- Что там может быть?
Ну, заводы. Ну, лагеря, рудники: Кое-где, по слухам, схоронились староверы.
- Не то, не то! - дерзко сказал солдатик. - Подобное лагерю, но не то! Я летел сквозь звездную мглу, и передо мной внезапно распахнулся занавес. Но за занавесом была не тьма и боль, как то бывает над лагерями, а дикое и злобное веселье. Всего лишь долю секунды я мог наблюдать это, после чего меня вышвырнуло за пределы пояса, и пришел в себя я уже над степями Монголии. Но в эту долю секунды я успел заметить там, в лагере, который был вовсе не лагерем, сотни людей в дикарских одеждах. Они плясали:
- Великое дело,- сказал я. - Ваши коменданты развлекают себя еврейскими оркестрами, а там какой-нибудь майор Жопкин поставил силами зэка "Князя Игоря" с половецкими плясками. У нас и заслуженные артисты сидят, и даже народные...
- Но почему же меня с такой силой отбросило? - обиженно спросил солдатик.- Я с легкостью необыкновенной преодолевал даже завесу над Кремлем!
Зеботтендорф посмотрел на меня, я на него, потом на солдатика - и пожал плечами. Никаких предположений у меня не было. Хотя:
- Чем вы пользуетесь для ухода в астрал?
- Пейотлем.
- Тогда, скорее всего, вы наткнулись на лагерь, где для кайфа в честь славной двадцать пятой годовщины Октября употребили достаточное количество мухоморов. Я слышал, что есть умельцы, которые круглый год выращивают их под полом бараков: Кактус же и гриб, как известно, вековечные соперники.
Солдатик помрачнел.
- Мы уже пробовали на нем мухоморы,- сказал, улыбнувшись, советник.- Но он впадает в экстаз берсерка:
- Вы обещали никому не рассказывать:- еще больше смутился солдатик.
- Вставьте это в рапорт,- велел Зеботтендорф. - С комментариями. Аналитики разберутся.
Дальше нас ждала галерея богов, гигантов и вырожденцев. По замыслу скульптора и мадам Блаватской это были предшественики нынешней человеческой расы.
- А здесь - отдел практической истории,- сказал барон. - Но там никого нет, их всех отправили на фронт. Даже машинисток:
Представляете, Николас, эти идиоты тайком от меня решили сделать фюреру сюрприз ко дню рождения. Они, истратив уйму денег, извлекли из девятого века два десятка самых настоящих викингов. Для личной охраны фюрера. Извлекли. Уникальная установка после этого превратилась в металлолом. Но даже не в этом суть. Главное - что самый высокий викинг из этих прославленных богатырей древности ростом был мне до уха! Плохо питались наши предки: Что же касается боевой выучки, то любой парнишка из атлетического ферейна мог раскидать пятерых. Никуда, кроме похоронной команды, они не годились, да и там их очень скоро расстреляли за мародерство:
Мы стали подниматься на третий этаж. Я обратил внимание, что ковровая дорожка здесь была куда свежее. На площадке по углам устроены были пулеметные гнезда из мешков с песком. А над гнездами во всю стену висело исполинское полотно в золотой раме.
Неизвестный мне художник изобразил фюрера в образе древнего гиганта в тигровой шкуре. Босыми ступнями бывший ефрейтор попирал Вечный Лед. Над головой его закруглялся купол Полой Земли, а половину пространства полотна занимал огромный лунный диск. Картину следовало рассматривать долго, как "Сад земных наслаждений" Босха. В левой руке фюрер сжимал пылающий факел, а правая рука, вооруженная мечом Зигфрида, пресекала враждебные поползновения Луны, на поверхности которой явственно просматривались безобразные существа, в ужасе расползавшиеся от крошечного красного знамени со свастикой в белом
круге. Могучее тело фюрера было бледным и даже синеватым, сверхрельефные мышцы вздувались. Легкая поземка холодила ноги вождя, попутно заметая развалины древнего города:
- У вас подлиная свобода творчества, Рудольф! - с восторгом сказал я. -
Попробовал бы кто-нибудь в России изобразить таким манером Сталина. Кто автор?
- Э-э! - хитро сказал Зеботтендорф.- Нипочем не догадаетесь.
- Неужели Шагал?!
- Берите выше. Сальвадор Дали! И если я вам скажу, сколько ему заплатили:
- Но ведь он декадент.
- За такие деньги он выдавил из себя декадента не по каплям, как советовал ваш классик, а как из клистира - тугой струей. Дуче увидел эту картину и упал в обморок от зависти.
На третьем этаже располагалось всего два отдела: Крови дракона и Ариизации Каббалы.
Коллектив каббалистов был смешанный, немецко-еврейский. В кабинетиках, где они сидели по двое, было тихо и спокойно. Исследователи читали тексты, комментировали их друг другу, пытались разобраться в темных и двусмысленных местах. Кто занимался гематрией, кто нотариконом, кто темурой. Так, во всяком случае, гласили таблички на дверях. Насколько я знаю Каббалу, работой сотрудники отдела были обеспечены на пять-шесть тысяч лет. Но в помещениях отчетливо пахло типографской краской, а из-за двери в торце коридора доносился отчетливый механический стрекот.
Значительную часть обширного зала занимал странный механизм, напоминающий огромный арифмометр, соединенный с телетайпом. Барабаны арифмометра медленно проворачивались, издавая щелкающие звуки, а телетайп непрерывно извергал из себя бумажную ленту, которая поступала под механические ножницы и разрезалась ими на куски размером с театральный билет. Две белокурые девушки в синих халатах брали эти "билеты", скатывали их в трубочки и отдавали солдату, который и производил основную операцию. А заключалась она в следующем: вдоль стены в прочных железных клетках стояли слепленные из глины грубые
подобия человеков с огромными распахнутыми ртами - числом пять. Солдат вынимал изо рта очередного болвана уже лежащую там бумажку, вкладывал новую - и возвращался к девушкам. На каждую использованную бумажку ставилась печать, исходящий номер, после чего она накалывалась на заостренный проволочный штырь. В углу комнаты уже стояло десятка три полностью использованных штырей. Делалось все это молчком, движения людей совпадали по ритму со щелчками "арифмометра", и впечатление создавалось самое жуткое.
- Пойдемте отсюда, барон, - сказал я.- Здесь начинаешь представлять себе Вечность: Не так уж ошибался Федор Михайлович. Она, конечно, не совсем похожа на баньку с паутиной по углам - но что-то общее есть. Не хватает только лозунга: "Здесь выковывается дар немецкого гения к славной дате Тысячелетия Рейха!"
- Зря смеетесь, Николас,- сказал барон. - Мы уже перебрали четверть комбинаций. Может быть, через час, может быть, через день - но я услышу, как эти медхен завизжат от ужаса. И тогда, может быть:- он посмотрел на меня.- Нам надо лететь в Иерусалим. Вы видели это своими глазами. Скажите ему. Помогите мне убедить его.
- Не имею права,- сказал я.- Но рассказать, что я видел - обязан.
- Да. Просто расскажите, что вы это видели. Он поймет. Хотите коньяку?
- Хочу.
Кабинет Зеботтендорфа располагался в отделе Крови дракона. Там трудились четыре молодых человека самого подозрительного вида. Отдел напоминал декорацию фильма о безумном ученом: коктейль из физической, химической и оптической лабораторий, составленный с истинно немецкой обстоятельностью и сентиментальностью. Рядом с точными и дорогими приборами стояли вазочки с цветами, на стенах среди таблиц висели фотографии девушек и собачек, а также салфетки, на которых вышиты были любимые Зеботтендорфом назидательные стишки. Из стоящего в углу "телефункена" доносились предательские синкопы джаза Глена Миллера.
Проезжал я их хваленую Чаттанугу - ничего особенного. Обыкновенный полустанок.
- Сейчас я вам покажу кое-что:- барон заговорщицки понизил голос, отпирая сейф.- Вот, взгляните: подлиная кровь дракона.
В хрустальной пробирке алели похожие на бусины гранулы ксериона.
Мне понадобилось немало усилий, чтобы промолчать.
Дело в том, что обычно ксерион помещается в капсулы из пчелиного воска. Он, конечно, просвечивает сквозь них, но тускло. Цвет гранул - коричневый, и они неправильной формы. Но тот ксерион, который мы переправляли "Гугенотам свободы" для выхода Америки из Великой депрессии, тот, который вез Брюс, а потом и я - тот был из чисто эстетских соображений запечатан в воск горных пчел, подкрашенный кармином. И вот перед собой я видел десяток гранул того самого ксериона:
- Кровь дракона - это, если я правильно помню, одно из названий Философского камня? - сказал я.
- Совершенно верно,- обрадовался моим познаниям Зеботтендорф.- Вот этого количества достаточно для того, чтобы произвести центнер чистейшего золота.
Скоро мы приступим к синтезу этого вещества:
- Стоило ли тогда затевать войну? - пожал я плечами.
Зеботтендорф огляделся, взял меня за плечи и сказал негромко:
- Война - это дело рук политических пигмеев. А мы с вами маги, Николас. Какой коньяк вы предпочитаете? (с)
В сейфе стояла всего одна бутылка