Фильм "Живые и мертвые" я очень люблю. Мне хотелось показать генерала Серпилина похожим на тех, кто выиграл войну. Я играл его как человека, который, несмотря на все беды, свершившиеся с ним, был по-настоящему глубоко счастлив. Удовлетворенность тем, что он делает, у Серпилина не внешняя. Он был мастером своего дела и, несмотря на внешнюю сухость, человечен и добр. Он был счастлив, когда вывел остатки своей части из окружения. И я как актер рад за него. И зритель верит мне.
Признаюсь, многие годы я мечтал именно о таком герое, а складывалось все иначе. Кого только я до этого не играл! И добрые, отзывчивые люди, и комические, и отрицательные персонажи, бюрократы, проходимцы были в моем репертуаре. Но героические роли, тем более военные... И вот наконец эта роль - блестящий командир, умный, добрый, хорошо знающий цену жизни человек, перенесший на себе тягости культа личности, но сумевший сохранить тепло и любовь к людям. Да еще фильм по книге Константина Михайловича Симонова, чьи стихи я читал при поступлении в институт!..
А ведь сначала предложение играть Серпилина меня, признаться, почти оглушило. И мне, и моим коллегам оно показалось почти неправдоподобным, настолько сильна была инерция всего сыгранного ранее. Серпилин? Я чувствовал в этой роли такую "целину"... Первая моя мысль была - отказаться! Пугала монументальность, необыденность образа. А потом... военный опыт Серпилина - и тактическое мышление сержанта Папанова? Да еще после сонма моих характерных персонажей, сыгранных на сцене Московского театра Сатиры и в кино? А потом, много времени спустя, я понял - только они и помогли мне сделать Серпилина живым человеком. Когда-то я начинал с "голубых" героев, потом перешел на характерные роли и сыграл их, наверное, около пятидесяти. И наконец снова пришел к герою. Но теперь у меня был опыт актера характерного.
Помню, с каким волнением шел на первую беседу с режиссером. Мы говорили не только о будущей работе. Александр Борисович подробно спрашивал меня о том, где я воевал, что пришлось увидеть и пережить на войне. Он искал во мне не столько, может быть, героя картины, сколько человека, способного постичь характер симоновского героя, его судьбу, мысли, философию. Он пытался понять, насколько мои собственные жизненные ассоциации, возникающие от соприкосновения с судьбой Серпилина, мой способ мышления совпадает с его - режиссера - представлениями об исполнителе роли генерала.
И Константин Михайлович Симонов - я очень благодарен ему за это - среди других артистов, пробовавшихся на роль Серпилина, отдал предпочтение мне как фронтовику. Все-таки, наверное, очень важно, чтобы человек знал то, что играет. А пробовались на эту роль двадцать семь актеров. Хвалить себя за пробы не хочу - возможно, мне просто повезло. После многочисленных проб выбор сценариста и режиссера пал на меня. Может быть, подошла внешность, приближающаяся к образу Серпилина. Судить об этом в полной мере не берусь, тем более что в романе о Серпилине сказано: у него было лошадиное лицо и умные глаза. Пусть зрители сами решают, насколько лично я подхожу к такому облику.
Прообразом Серпилина послужил конкретный человек, полковник Кутепов, которого Константин Михайлович хорошо знал. Впоследствии оказалось, что даже внешне я был очень похож на Кутепова.
Но если бы фильм "Живые и мертвые" снимали по оригинальному сценарию, а не по роману, где дан точный словесный портрет Серпилина, то, мне кажется, его мог бы играть актер любой внешности и комплекции.
Решимость Александра Борисовича Столпера, его доброта и постоянная человеческая поддержка помогли мне освободиться от того, если честно говорить, шокового состояния, в которое я впал поначалу. Только его вера в меня заставила обрести веру в свой успех в этой роли - признаться, я не очень поначалу на это надеялся.
И я рискнул. Стал пробовать, искать, вспоминать... Много, очень много дней прожил с мыслями о Серпилине.
Начались съемки. Я думал: а какой он, Серпилин, в мелочах? Как он говорит? Наверное, очень точно, без иероглифов и подтекстов. В разговоре не ищет окольных путей, суров, рационален. Я думал обо всем: как он ходит в окопах - чуть пригибаясь, как он сутулится, говорит не жестикулируя. Я думал, как он относится к людям, к родным, к животным, - ведь он бывший фельдшер.
Конечно, я привнес в эту роль и свое, личное. Хочешь не хочешь - личное всегда входит в то, что играешь. Прежде всего это внешность, повадки. Но я и боролся со своим личным, в чем-то и преодолевая его, стремясь сделать образ собирательным, типичным. Например, по сценарию Серпилин произносит много слов, а моя задача состояла в том, чтобы сделать его неразговорчивым и точным в словах, пунктуальным. Не знаю, как у других, лично у меня, когда я потом смотрел фильм, не было ощущения, что он болтлив. Я боролся с лишними жестами, внешним проявлением эмоций. Этот человек больше изнутри. Он скорее поседеет, но излишних эмоций не проявит. Помню, снималась сцена: горит станция Воскресенск. Был сильный мороз. "Я знаю, что вы сделали все, что могли, - говорит Серпилин, обращаясь к солдатам, - но я прошу вас сделать последнее усилие, и немцы побегут". От холода, а может быть, и от собственных переживаний у меня в эту минуту выкатилась слеза. Заметив ее, режиссер предложил снять эпизод снова: "Нет, нет, у Серпилина слезы не побегут". И он был прав. Так же и в финале фильма, во встрече с Синцовым - сначала я пробовал играть ее на нерве, на глазах появлялись слезы. Потом я понял, что Серпилин так много испытал, что нервы и слезы - это не его. Серпилин внешне всегда уравновешен, спокоен, хотя внутри у него, может быть, бушует вулкан. Настоящий военачальник!
Я чувствовал: чтобы мой Серпилин получился живым, мне нужно было знать и играть массу самых ранообразных характерных ролей. Хотя мечтал я о ролях психологических, хотя я - да простится мне эта смелость - очень хотел сыграть Арбенина.
Судьба Серпилина вобрала в себя судьбы многих людей его поколения. Выразить эту общность - какая благородная для артиста задача! Крупный и суровый характер Серпилина, человека, озаренного верой, от которой он нигде и ни при каких обстоятельствах не отступает, выписан емко, сжато, мужественно - а я не устану повторять, что драматургический материал для нас, аристов, - основа основ. Роль требовала, как мне казалось, скупых актерских средств. Палитра артиста театра Сатиры немыслима без скупости, самоограничения в отборе выразительных средств. Именно в этом театре особенно важно не преступить грань того "чуть-чуть", которое отличает подлинное искусство. Вот так столкнулись и взаимно проникли, казалось бы, далекие по стилистике и жанру вещи (с)